От Кавказа до Персии: русские и армяне в истории иранского Мешхеда

Армянское меньшинство в Иране проживает компактно, локально, словно маленькие островки, хранящие свою культуру среди персидского океана. Основные общины сосредоточены в трёх регионах: в Тегеране, где целый армянский квартал — Зейтун — живёт своей размеренной жизнью, окружённый церквями, культурными и спортивными центрами; в Иранском Азербайджане, где армяне издавна образуют устойчивую общину с множеством храмов; и в Исфахане, в знаменитом районе Нор-Джуга, куда в 1603 году Шах-Аббас переселил более 250 тысяч армян. Переселенцы быстро превратились в активных торговцев, налаживая связи с Индией, Россией и Европой, чем способствовали экономическому расцвету страны. Сегодня Нор-Джуга — один из самых уютных, ухоженных и богатых районов Исфахана, а сердце общины — Собор Святого Христа Всеспасителя, больше известный как Ванкский собор, поражающий фресками, смешением востока и барокко и невероятной атмосферой духовности.

Всего в Иране насчитывается около 30 армянских храмов и соборов в хорошем состоянии. Это не только архитектурные памятники — это живые свидетельства совместной истории. Иранцы бережно относятся к этим святыням, а армян нередко называют хранителями христианства в исламской республике.

В Иране действуют также Ассирийская церковь Востока, Грузинская православная церковь и приходы Русской православной церкви, появившиеся здесь ещё со времён Петра Первого. Сегодня христиане составляют около 0,155% населения страны, и среди них армяне — безусловное большинство.

Волею истории сыны Айка — легендарного праотца армян, оказались рассеянными по всему миру, оставляя следы своего присутствия в самых неожиданных местах. Эти следы словно маленькие маяки, которые вспыхивают там, где меньше всего ожидаешь. Так было и со мной в Мешхеде — втором по величине городе Ирана, огромном исламском центре и святыне, уступающей по масштабам паломничества лишь Мекке. Именно здесь находится Мавзолей восьмого шиитского имама Резы — яркий, сияющий, величественный комплекс, который ежегодно посещают более 11 миллионов паломников. После моего посещения Мавзолея иранские друзья стали называть меня Мешхеди Лена — так называют всех, кто хотя бы раз совершил паломничество к этой святыне.

Итак, Мешхед. Первый вопрос, который я задала по приезде, был простым и немного наивным: «А есть ли здесь что-нибудь армянское или русское?» Русского — почти ничего. Хотя… Но об этом позже. В советское время границу с Туркменией пересечь было несложно, поэтому торговля шла оживлённо, и в Мешхед попадали товары и люди, а некоторые местные жители даже хорошо говорили на русском.

В истории Мешхеда и Персии в целом навсегда осталось имя одного человека, который стал связующим звеном между двумя мирами — миром Российской империи и персидским Востоком. Его имя — Самсон Макинцев, или Самсон-хан (1776; Российская империя — 1849; Каджарское государство), и оно напоминает о драматичном пути от солдатского сына до генерала в армии Каджаров, от русского вахмистра до высокопоставленного офицера в чужой стране, где его ждали с уважением, но и с осуждением.

Самсон родился в 1776 году на Кавказской линии, малоросс по происхождению. Ещё с молодости он оказался в рядах Российской армии, став рядовым в Нижегородском драгунском полку, и принимал участие в Кавказских походах. В 1802 году, находясь в чине вахмистра, Самсон Макинцев, не выдержав давления, покинул родину и перебежал к врагу. Он вступил в персидский Эриванский пехотный полк, где быстро завоевал доверие наследного принца Аббас-мирзы. Благодаря своей решительности и способности создавать боеспособные подразделения, он стал полковником, а вскоре и генералом. Получив имя Самсон-хан, он возглавил полк, состоявший из русских дезертиров и военнопленных. Тем не менее Самсон сохранил православную веру и даже построил церковь в Сургюле, недалеко от Тебриза.

«Русские — соседи и враги наши; рано или поздно война с ними неизбежна, а потому нам лучше знакомиться с их боевым учением, чем с учением англичан», — говорил Аббас-мирза, подчеркивая важность опытных русских военных.

Но путь Самсона-хана не был устлан только победами. В 1813 году, во время Русско-персидской войны, его полк был уничтожен при Асландузе солдатами генерала Петра Котляревского, и сам он едва избежал пленения. В дальнейшем Самсон-хан категорически отказался воевать против своих соотечественников, русских.

Дезертиры под его командованием оказали значительные услуги персидскому правительству в Курдистане, особенно в 1820—1821 годах, во время войны с Турцией, когда они способствовали победе над сераскиром Чопаноглы при Топрак-кале. Однако, несмотря на свою преданность Персии, Самсон-хан твердо отказался сражаться против русских. «Мы клялись, — говорил он, — на святом Евангелии не стрелять в своих единоверцев, и клятве нашей не изменим». И Аббас-мирза, уважая его верность клятве, не стал настаивать.

Макинцев намеревался остаться в Тебризе под предлогом защиты города в случае его осады, но Аббас-мирза взял его в поход, пообещав, что полк Самсона-хана будет находиться в резерве, а его командир состоять при нём в качестве советника. После взятия Сардар-абада и до самого вступления русских войск в Тебриз Самсон-хан жил то в Мараге, то в Курдистане.

В 1832 году Самсон-хан с полком сопровождал Аббас-мирзу в его военной экспедиции против Герата. Во время одной из вылазок афганцы понесли тяжелое поражение, после чего они были вынуждены укрыться в цитадели Роузэ-гах, которая представляла собой не только стратегически важный объект, но и священную гробницу, почитаемую местными жителями. Для взятия этой укрепленной позиции был назначен Самсон-хан, который без особых трудностей овладел цитаделью. Во время штурма он вызвал ужас и панику среди осажденных. Освещая этот момент, известный правитель Герата, Реза Кули-хан, писал, что афганцы были сильно напуганы «высокими и разноцветными султанами, которые были приняты ими за ослиные хвосты», — так они восприняли необычные украшения на шлемах русского батальона.

Россия, конечно, предпринимала попытки вернуть беглецов, в том числе через переговоры с секретарем Русской миссии Александром Грибоедовым в 1819 году, но они закончились скандалом. По предложению Аббас-мирзы на совещание был приглашён Самсон-хан, однако Грибоедов категорически отказался с ним встретиться: «Не только стыдно было бы иметь этого шельму среди своих, но ещё стыднее показывать его благородному русскому офицеру… Хоть он и ваш генерал, для меня он — подлец, каналья, и я не должен его видеть». Несмотря на провал официальных переговоров, Грибоедову удалось в частном порядке уговорить вернуться в Россию 158 человек.

В 1837 году император Николай I, путешествуя по Кавказу, посетил Эривань, где был встречен персидской делегацией. Он высказал желание, чтобы батальон из русских дезертиров был распущен, а солдаты вернулись на родину. Шах Мамед-шах согласился с этим, приказав собрать всех перебежчиков и передать их русскому консулу капитану Альбрандту. Несмотря на давление, Самсон-хан, опасаясь репрессий, остался в Персии.

Встреча с капитаном Альбрандтом стала ключевой для дальнейших событий. Альбрандт убедил Самсона-хана не препятствовать возвращению батальона в Россию, но сам он, понимая, что потеряет влияние и богатство, решительно отказался вернуться в Российскую империю.

Самсон-хан продолжил службу в Персии и после смерти Аббас-мирзы. Он поддержал наследника Мохаммеда-мирзу, став его военным советником и командующим личной гвардией. В этом качестве он участвовал в нескольких военных кампаниях, в том числе в Хорасане и Туркмении, где зарекомендовал себя как опытный и решительный командир. Одним из его последних значимых успехов стало взятие Мешхеда в 1849 году. Однако вскоре, в том же году, Самсон-хан скончался в возрасте 73 лет.

Его жизнь, полная конфликтов и сложных решений, завершилась в Сургюле, недалеко от Тебриза, где он был похоронен в церкви, построенной им собственноручно. После смерти Самсон-хана в Иране больше не существовало русских военных подразделений, и его фигура стала символом трагического выбора и преданности делу, несмотря на противоречия его пути.

Самсон-хан был женат трижды. Первая его жена, армянка из деревни Кизылджа, погибла от его руки за неверность. Вторая, незаконнорожденная дочь грузинского царевича Александра, подарила ему сына и дочь, но и этот брак завершился трагически. Третья жена, халдейка, осталась бездетной. Жизнь и смерть Самсона-хана, малоросса и бывшего подданного Российской империи, остаются загадкой, полной боли и жертвенности. Его имя навсегда останется в истории как символ сложной судьбы и трагического выбора.

С армянами в Мешхеде — другая история, тоже загадочная и интересная. В XVIII веке персидский шах Надир Афшар переселил в Мешхед армянские и еврейские семьи, поскольку сюда нередко приезжали купцы из Эривани, Нахичевани и Карабаха, и нужны были люди, способные вести переговоры. Армяне жили на этой земле два столетия, а затем… исчезли. Как? Почему? Неужели не осталось ни следа? Слишком невероятно.

Следы, конечно, остались — тихие, скромные, но живые. Поиски привели к тому, что мы обнаружили в одном районе армянскую церковь, в другом — часовню и кладбище.

Армянская церковь Святого Месропа находится на улице 10-го дня — вроде бы недалеко от центра, но спрятана так искусно, что с улицы виден лишь купол. Высокий забор, за которым шумят ветвистые деревья, скрывает остатки ремонта: бетонные плиты, камни, строительный мусор. Мы обошли церковь, пытаясь найти альтернативный вход. Рядом с ней — мечеть, и её работники, проявив редкую любезность, разрешили пройти во внутренний двор. На каменной стене был виден прежний вход в церковь — теперь он заложен. Мы пытались заглянуть вовнутрь отовсюду — с чердака соседнего дома, с резиденции посла Туркменистана, даже с высокого столба, вызывая немалое удивление прохожих. Но купол — единственное, что пока покорилось нашему взгляду. Придётся вернуться. Очень хочется увидеть храм изнутри, а особенно библиотеку, в которой, по рассказам старожилов, хранится около тысячи книг на армянском и русском языках. Библиотека официально зарегистрирована в 1961 году, и до Исламской революции 1978–1979 годов здесь регулярно проводились службы. Позднее армяне постепенно покинули Мешхед, переехав в Тегеран, Тебриз и Исфахан. Сейчас они приезжают сюда разве что по большим праздникам — чтобы вспомнить, помолиться и сохранить связь с прошлым.

Армянское кладбище и часовня — матур — находятся на пересечении улиц Шахида Карими и Хорр-е-Амели. Мы приехали туда на закате, почти не надеясь попасть внутрь. Кладбище окружено забором, на двери — звонок. Нажали. Через минуту вышел приветливый молодой человек по имени Рамин — хранитель памяти. Узнав, что мы христиане и прибыли из Армении, он с уважением пригласил нас внутрь. Мусульманам, объяснил он, вход запрещён.

Пока мы шли по узкой дорожке среди деревьев, Рамин рассказывал, что сюда часто приезжают армяне, русские и поляки — чтобы помянуть предков. Сумерки падали быстро, и высокие деревья, густо переплетённые кронами, казалось, шептались между собой, глядя на нас. Тогда Рамин принёс большой фонарь, и мы начали осмотр.

На небольшой территории — около 200 могил, в основном армянских. Но здесь покоятся также граждане Польши, России, США, Грузии, Канады, Франции. Надгробия говорят на армянском, польском, русском, английском, арамейском, персидском и французском — кладбище превращается в немой архив стран и судеб.

Вот могила Маро Акобян, рожденной в Урмии в 1911 году и умершей в Мешхеде в 1985-м. Рядом — Петрос, её муж, родившийся в 1901 году в Исфахане. Вот надгробие Саркиса Кешищяна, прожившего жизнь скромно и трудолюбиво. Вот красивое надгробие Мелкона Арутюняна — уроженца Тегерана. Далее — русские могилы. Я автоматически ищу в фамилиях что-нибудь родное, но нет — не совпало.

Особняком стоят 24 ухоженные могилы, за которыми следит польское общество — аккуратные, чистые, гармоничные. А рядом — надгробие гражданина США Левиса Ф. Эсселстина, первого миссионера в Хорасане, который в 1895 году обратил в христианство троих местных жителей. Чуть дальше — могила французского гематолога Поля Шевалье. И множество других — каждая со своей историей, своей тишиной, своей правдой.

На стене часовни висит большой список всех захороненных — своеобразный каталог памяти.

Над входом в часовню надпись: «Матур был построен в 1947 году в честь святой девственницы Катарины, от Арпеник и Мелкона Арутюнянов. В память о матери и теще Катарины Оганесян, которая покоится здесь».

В гостевой книге — пожелания и благодарности на разных языках. Их немного, но каждая — как маленький мостик, протянутый к прошлому. Среди записей мы неожиданно нашли и знакомую фамилию из Армении — мир тесен, даже на мешхедском кладбище.

Мы тоже оставили слова благодарности — людям, которые так бережно хранят память об армянах, русских, поляках и других, некогда живших в Мешхеде.

Стараниями совета епархии Армянской церкви в Тегеране армянская часовня и кладбище были внесены в список объектов национального наследия Ирана. И это — не просто статус. Это знак уважения, признания и того, что память не исчезнет, даже если кажется, что исчезли люди.

Елена Шуваева

Фото автора

Подпишитесь на нас также в Telegram։

Загрузите приложение Iravunk и всегда будьте в курсе событий: